Судьба иногда затевает с нами рискованную игру под названием "жизнь". Еще вчера я гуляла по Елисейским Полям, поражаясь бесконечной галантности французских мужчин и безупречной элегантности парижанок. И вот лежу на операционном столе, широкие кожаные ремни сковывают мои руки безжалостной хваткой, и я плачу от невозможности пережить такую потерю свободы воли. Взглянув слишком пристально в ледяные глаза смерти, начинаешь жизнь заново, с той обостренной жаждой ощущений, которая сродни самой жажде жизни, избавленной от шелухи ненужных проблем.
В палате московской больницы N 67 я и встретила эту женщину, чей рассказ поразил мое воображение своей безыскусностью и потрясающей правдой жизни. Звали ее Людмила Васильевна Борисова, в ее облике было что-то от воздушной полноты героя мультиков Карлсона, когда вес не лишает порывистой легкости движений. С первого дня она взяла на себя заботу о других, подбегая то разгладить повязку, то поправить подушку. В больнице легко поддаются желанию рассказать случайным соседям по палате прихотливо запутанные истории личной жизни. Людмила Васильевна неторопливо поведала историю о том, как она в один прекрасный день стала мамой сразу четверых младенцев разной национальности (впрочем, в наши дни их всех назвали бы лицами кавказской национальности).
- Так случилось, что мой муж меня украл... Я приехала в деревню к родителям на каникулы после второго курса Томского университета и вечером на танцах познакомилась с курсантом военного училища Виктором Борисовым. На другой вечер он пригласил меня на концерт. На третий - позвал к своим родным. Я засмущалась: еще не готова была к встрече с ними. Но он сказал, что отмечается день рождения любимой тети и нужно обязательно ее поздравить. За длинным столом сидела вся родня Виктора. Он представил меня и вдруг объявил: "Она - моя невеста. Мы договорились пожениться!.." Я вспыхнула от неожиданности, хотела убежать, но все обрадовались, усадили нас за стол. Отец Виктора сказал: "Мы Люду знаем, она девчонка неплохая... Но за тебя ее не отдадут!" Мы с Виктором договорились, что если мои родные заартачатся, сбежим, он меня украдет. Так и случилось. Как только вечером я кинула пробный камень в омут родительского покоя, началось такое! "Ты знаешь его три дня! Ты еще учишься, как будешь продолжать учебу?" Я быстро пошла на попятный, убежала в спальню, сказав, что я пошутила. А утром в окошко тихонько был подан чемоданчик, собранный мной ночью. Бдительная бабушка углядела мои манипуляции с чемоданчиком и подозрительно так прищурилась, но, как только она ослабила бдительность, я последовала в окно вслед за вещичками. Через час я уже была вместе с Виктором в поезде, мчавшем нас в Узбекистан. Так началась моя новая жизнь. Жена военного - это всегда кочевая жизнь, переезды, способность за час собрать вещи и последовать вслед за мужем в другой город, республику, страну...
Случилось это в Чимкенте, где она жила с мужем, майором Советской армии, и девятилетней дочерью Ириной. Когда в армянском городе Спитаке страшное землетрясение стерло с лица земли все, что могло быть снесено, на развалины были брошены силы спасателей и военных, чтобы помочь тем, кого еще можно спасти, и предать земле тех, кому уже было поздно помогать. Майор Борисов был в числе спасателей. Через несколько дней он вернулся из этой тяжелой командировки смертельно усталый, с глазами, переполненными болью... Он переступил порог квартиры, держа в руках большую картонную коробку. Поставил ее на стол и, почти виновато глядя на жену, сказал: "Их некуда было деть. Там все разрушено. Наш вертолет уже улетал, и мне пришлось взять их с собой. В общем, разберись сама..." Он как-то поспешно покинул комнату, а Людмила заглянула в коробку. Там лежали четыре младенца с исцарапанными и грязными от слез и пота лицами и покрытыми кровавыми ссадинами ручками. Они слабо пищали. К одежде были пришиты ярлычки с именами и датами рождения.
Так в доме случилось внезапное массовое прибавление семейства. Членами семьи Борисовых стали грузин Гриша, азербайджанка Лейла, армяне Саша и Анжела. Поскольку родственники этих детей могли обнаружиться, усыновление было исключено, и Борисовы взяли опеку над детьми.
- Как же вы растили их? - спрашиваю я, поскольку у меня самой были двойняшки, и я хорошо знаю, сколько забот обрушивается на мамочку в процессе кормления, выхаживания, воспитания не единственного чада. Например, невозможно приложить к груди сразу двоих, поэтому берешь одну девочку, и пока она наслаждается общением с мамой, другая недовольна и исходит отчаянным криком, жалуясь миру, что ее оставили умирать с голоду...
- Все было довольно просто, пока они не умели ходить. Накормишь их - они лежат себе довольные и всегда на месте, под контролем. Зато когда пошли, это были уже не шутки. Они разбегались кто куда, а я носилась в дикой панике, пытаясь их найти. Приходилось связывать их веревочкой, чтобы не растерять. Конечно, в гарнизоне нам очень помогали. Дали прекрасную четырехкомнатную квартиру, сам начальник гарнизона уступил нам ее в порыве великодушия как семье, где растет четверня. Дочка Ирина приняла детей как своих братишек и сестренок, ей нравилась роль старшей сестры. Она умела быть и строгой, дети слушались ее беспрекословно, хотя характер у всех малышей был по-кавказски вспыльчивый. Отец, приходя со службы, тщательно проверял дневники, расспрашивал про дела в школе, а потом, после ужина, все садились играть в нарды. Это были счастливые времена. Мы жили очень дружно. Мой муж однажды спросил: "Ты не обижаешься, что я взвалил на твои плечи такой груз? Когда я вез этих малышей домой, я думал: "Люда очень любит детей. Она примет их". Он и сам любил их по-настоящему. Надо было видеть его лицо, когда он с мальчишками уезжал на мотоцикле на рыбалку. Так прошло пятнадцать счастливых лет. Все кончилось внезапно. Мы никогда не скрывали от наших детей тайну их появления в нашей семье. Мы понимали, что их могут искать родные, и они должны быть готовы к изменениям в жизни. Но все равно все случилось так внезапно. Сначала приехал двоюродный дядя Лейлы и увез ее. Мы простились с нашей тоненькой черноглазой быстроногой ланью, радуясь тому, что она обрела родных, и плача от горечи разлуки. Потом в нашем доме появилась очень старенькая, с клюкой, бабушка грузина Гриши. Она была единственной оставшейся в живых из его родни. И снова мы собрали нашего мальчика в дорогу, прощаясь и скрывая слезы. Потом приехали родные Саши и Анжелы. И снова проводы, проводы навсегда.
Так опустел наш когда-то звенящий от детских голосов дом. Это все случилось в течение двух месяцев. Приезжали родные наших детишек, с хурджунами кавказского вина, с головами сыра, с прекрасными коврами - дарами в знак благодарности - и увозили тех, кто за эти годы стали нашими сыновьями и дочерьми. Слезы и объятия радостной встречи, слезы и объятия прощания.
Людмила Васильевна рассказывала эту историю скупо, почти без красок, и я догадалась, почему. Сразу после того как забрали Сашу и Анжелу, Людмила Васильевна попала в больницу с обширным инфарктом. Ее сердце не вынесло такого разрушительного опустошения семьи. Она совсем не умела жить для себя, как это умеют многие другие женщины, - с походами к косметологу, парикмахеру, массажисту и психиатру. Весь мир ее вращался вокруг детей, посланных ей самой судьбой как щедрый дар, а потом внезапно отнятых. Конечно, дети не забыли своих русских папу и маму. Идут письма из Армении, Грузии, Азербайджана. Приезжает в Москву, где живет дочь Ирина, многочисленная родня с Кавказа. Остались в прошлом бесконечные переезды из города в город, из части в часть. Осела семья Борисовых в Тверской области, и Виктор наконец-то смог заняться тем, о чем мечтал всю жизнь, - собственным садом и маленькой фермой. Он любит вставать рано утром, чтобы заняться хозяйством, и очень горд успехами, которых ему удается достигать в этом маленьком мире забот и трудов.
Мне кажется, что лучшим памятником СССР (а все-таки он заслуживает памятника, это великий Союз, который перемешал и переплавил столько культур и соединил столько судеб) была бы эта история, воплощенная в камне, - фигура женщины, прижавшей к себе в тесном и надежном материнском объятии младенцев, дарованных ей судьбой...